Владимир Аветисян. МОЯ ОЛЬГА ПАВЛОВНА... Памяти Ольги Павловны Лушиной

МОЯ ОЛЬГА ПАВЛОВНА… В. Аветисян

1. «Хоть изредка поднимайте головы и поглядывайте на звёзды!»

Lushina-Avetisyan foto.jpg Вместе с Лушиной ушла целая эпоха в истории ковернинской Хохломы. Это был сложный путь возрождения из послевоенной разрухи, самоутверждения, легендарного творческого взлёта и славы, и, наконец, угасания в тисках капиталистического рынка. Она прошла этот путь от начала до конца, испив горькую чашу разочарования в связи с бездарной утратой знаменитого предприятия «Хохломский художник».
Все, кто знал Ольгу Павловну, составили о ней свой образ, исходя из опыта общения и личных впечатлений, из бытовых фактов и воспоминаний… Образ, который сохранился в моей душе, я попытался выразить на бумаге, хорошо понимая, что это личность сложная, неординарная, нельзя создать окончательно статичную картину. Прошлое не перестанет посылать мне всё новые сигналы, новые смыслы и откровения, дополняя и развивая сложившийся образ. Это как свет далёкой звезды, который пробивается к нам, преодолевая большие расстояния, через толщу лет, хотя сама звезда уже давно погасла…
На праздник «Камешки» собралась вся округа. Мы в очередной раз чествовали Ольгу Павловну, как заслуженного человека, ветерана хохломского промысла, почётного гражданина района. Сойдя со сцены у здания Дома культуры, она попросила стул и уселась на пороге, внимательно и с любовью разглядывая праздный народ. Узнавала лица, с кем пришлось работать, узнавала молодёжь… Всё это были дети хохломского промысла, её дети…И люди с улыбкой подходили к ней, здоровались, спрашивали о самочувствии. Слово за слово, и разговор переходил на печальную судьбу фабрики «Хохломский художник». Развал предприятия, которому отдана вся жизнь, Ольга Павловна переживала как смерть собственного дитя. И последние годы её жизни были омрачены этой болью. Она тщетно пыталась использовать все свои связи и знакомства, била тревогу, призывая остановить гибель предприятия. Но беспощадные законы капитализма игнорируют язык сантиментов: всё продаётся и всё покупается, главное – цена вопроса, и ничего святого…
Ольга Павловна призналась мне, что однажды, уже отчаявшись, пошла на могилу своего учителя и наставника Фёдора Андреевича Бедина, плакалась ему и просила прощения, - не уберегла уникальное наследие предков...
- А он с фотографии на памятнике смотрит на меня так мудро и печально, будто утешает: «Не может того быть, Олютка, чтобы наша Хохлома вот так взяла и исчезла! Даже в войну мы её сумели сберечь, а уж в мирное-то время и подавно!..» - с глазами, полными слёз, рассказывала она. - «Ах, Фёдор Андреевич, не ной твоя косточка во сырой земле, хорошо, что ты этого безобразия не видишь и не знаешь…»
Лушина могла вспылить, но быстро отходила. Эта черта цельных натур. Однажды я услышал, как она отчитывала нерадивых художниц в массовке: «Да разве ж это роспись, бабёнки – никакого узора нет, одна чернота! Вы хоть изредка поднимайте головы и поглядывайте на звёзды, - сразу мелкое и неважное уходит, и остаётся ясная цель! А какая у нас с вами цель? Правильно, сохранить промысел, не снижать художественный уровень ковернинского куста Золотой Хохломы!»
Она намекала на наше вечное соперничество с семёновцами. Хоть Бедин и говорил, что мы с ними как два берега у одной реки, и нам, мол, нечего делить, но суровые законы жизни никто не отменял. В середине 30-ых годов Госплан СССР поднял вопрос о сокращении одного из предприятий хохломского промысла. Посчитали, что держать два государственных предприятия на одной Хохломе слишком жирно будет… Искусствоведы с трудом сумели доказать чиновникам абсурдность такого подхода, убедив их, что эти два куста хохломской росписи имеют разные стили и разные предпочтения в графике узоров, но оба направления одинаково важны и дороги для тадиционного народного промысла. Тем не менее, спустя почти сорок лет, в 70-е годы у московских чиновников вновь возник соблазн пересмотреть судьбу «Хохломской росписи» и «Хохломского художника». Lushina-Avetisyan-foto2.jpg В столицу вызывали главных художников обоих предприятий – О.П. Лушину и Е.Н. Доспалову. Нужно заметить, что Ольга Павловна и Екатерина Николаевна были из плеяды тех замечательных русских женщин, о которых можно сказать по-некрасовски: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…». И та, и другая имели одинаково волевой характер, и если надо, могли отложить в сторону своё добросердечие и деликатность, и дать недоброжелателям такого шороху, что мама не горюй! Они в один голос заявили, что Хохлома – это «золотая жила» для страны, что на счетах их предприятий накопилась валюта от экспортных поставок, и они не знают, что с нею делать…Вот о чём бы надо думать! Во-вторых, не пора ли Министерству культуры признать художественные достоинства хохломского промысла и взять его под своё крыло у Министерства местной промышленности? Золотая Хохлома только возвысит славу отечественной культуры, и чем больше предприятий будут занимать Хохломой, тем лучше!.. В итоге чиновники решили оставить оба куста промысла и поклялись больше к этому вопросу не возвращаться.

2. Крёстная мать башкирской хохломы

В 70-80х годах популярность хохломской росписи вызвала целый вал подражаний. Появилась хохлома «липецкая», «новосибирская», «тульская», «забайкальская»…Но из всех попыток единственный  самостоятельный ход нашли мастера и художники Башкирского художественного объединения «Агидель», разработавшие и внедрившие новый вид декоративной росписи, в основу которой была заложена уникальная технология Хохломы. Правда, в отличие от свободного хохломского письма, уфимцы придерживались строгой симметрии в мотивах, напоминавших световую мозаику. Сами формы предметов, украшенных башкирской росписью, были взяты от деревянной посуды, имеющей широкое распространение в быту местных жителей и отвечающей национальной культуре башкир.
Мало кто знает, что крёстной матерью башкирской хохломы была Ольга Павловна Лушина! Однажды в Москве, во Всероссийском музее декоративно-прикладного и народного творчества, она встретила свою давнюю знакомую Валентину Павловну Грачёву. Родом она была из Семёнова, окончила Семёновское художественное училище, работала на «Хохломской росписи» а потом переехала в Башкирию, и теперь возглавляла экспериментальную художественную лабораторию «Агидели». Взглянув на её работы, где мастерица творчески использовала традиционные мотивы башкирского растительного орнамента в аппликации, вышивке, тиснении по коже, Ольга Павловна пришла в восторг и тут же предложила ей попробовать разработать башкирский вариант росписи по дереву.
- Башкирскую хохлому, что ли? Вряд ли у нас получится, - засомневалась Грачёва.
- Не зарекайся, матка, попытка не пытка, забирай своих лучших художниц, и приезжайте к нам в Сёмино!
Договорились. И вот, летом 1988 года представительная делегация из «Агидели» прибыла на фабрику «Хохломский художник» в Сёмино. Лушина встретила гостей, приветила, и сразу к делу. Посадила каждого рядом с мастером творческой группы. Сёминцы доходчиво показали гостям приёмы росписи, обменивались опытом, прикидывали башкирский орнамент под «травную роспись» и наоборот… Хохломе, конечно, нечего было заимствовать из чужого орнамента, но она передала уфимцам принципы кистевой росписи, которыми можно было воспроизвести башкирский орнамент. Работали допоздна. К вечеру всех гостей разобрали на ночлег по домам. На следующий день к изделиям с новой росписью применили хохломскую технологию обработки. И уже на третий день были получены пробные образцы новых изделий. Состоялось обсуждение. Творческая группа подарила гостям свои разработки орнамента. На прощанье сели за стол. Ольга Павловна подняла тост:
- С почином вас, дорогие друзья! Приглашайте нас к себе, будем рады посмотреть, как у вас пошли дела!
А вскоре и сёминцы с ответным визитом прибыли в Башкирию. На предприятии их встретили как самых дорогих гостей. На столах поблёскивала знакомым золотом новая хохлома с башкирским орнаментом! А рядом, для сравнения, выставили привезённые экспонаты из Сёмина. Чуть ли не весь город Уфа собрался как на именины. Ольгу Павловну нарядили в башкирский национальный костюм и торжественно представили как мать-прародительницу башкирской хохломы! И в этом не было ни капли преувеличения!

Lushina-Avetisyan-bahkir-hohloma.jpg

3. «То» и «Не то»

Авторитет Ольги Павловны на предприятии был непререкаем. Её слово – закон! Как Большая Мать для своих детей, она была требовательна. Её деловым качествам, её вкусу доверяли все руководители. Ни одно решение дирекция не принимала без согласования с нею. Очень драматичной была история создания творческой группы на предприятии. Началось с того, что Лушина предложила собрать элитных мастеров в отдельный коллектив, освободить их от «массовки», дать им повышенный фиксированный оклад и свободу творчества. Надо сказать, что в те времена всеобщего равенства эта идея казалась дерзкой и неприемлемой. Главный бухгалтер А.А. Маслов был категорически против:
- У нас все равны, и получать должны поровну! А вы хотите создать привилегированную касту, да ещё с большими окладами! Нас народ не поймёт…
Тут поднялась Лушина и стала подробно разъяснять, зачем нужны творческие мастера и как важны их эксперименты для художественного промысла.
– Наши люди не дураки, они всё поймут, - продолжала она. - Ведь я соберу в группу лучших мастеров, у которых каждый палец золотой!.. Это будет «золотая группа»!
Уже через несколько месяцев стало ясно, что Лушина сделала сильный ход! Творческая группа стала главной силой промысла, определила его цвет и будущность!

Lushina-Avetisyan tvorchesk-gruppa.jpg

Ольга Павловна сама руководила группой. Была принципиальна и строга, не церемонилась, если видела расхлябанность, неаккуратность в росписи, аляповатость… Умела объяснить, что есть «то», а что «не то», а непонятливым даже могла дать взбучку! Она была убеждена, что художник Хохломы – это призвание к служению высокому искусству, а не просто трудовая занятость населения. Она внимательно присматривалась ко всем художницам, искала и выводила из «массовки» юные таланты, помогала им расти, а затем вводила в состав творческой группы. Так в числе творческих мастеров оказался первый мужчина – Николай Иванов, ученик и продолжатель стиля С.П. Веселова. Позже в группу вошёл молодой Николай Гущин. А накануне Московской Олимпиады-80 в творческую группу был зачислен и я, как художник-оформитель. К тому времени мне удалось пройти на фабрике шестимесячные курсы обучения и получить довольно сносный опыт владения кистью. Управление художественных промыслов спустило задание каждому предприятию: придумать оригинальные изделия с символикой Московской летней Олимпиады. В числе других, Ольга Павловна поручила мне подумать над вариантами композиций, где можно было органично включить олимпийскую символику.
Главным символом Олимпиады-80, кроме олимпийского Мишки, стало, как известно, стилизованное изображение то ли главного здания МГУ, то ли Спасской башни в виде сходящихся и взмывающих ввысь беговых дорожек, а на вершине центральной дорожки – красная звёздочка. Но Хохлома не терпит прямых линий - всё в ней должно плавно кудрявиться, перетекать, огибаться… Я просидел несколько ночей над эскизами. Вертел и так, и этак, даже вывел в композиции славянским шрифтом известные пословицы и поговорки о Москве. Принёс Ольге Павловне эти «муки творчества» и жду «приговора».
- Нет, не то, - ответила она, как мне показалось, с сожалением: видимо, ждала чуда, но чуда не произошло. – В газету ты пишешь лучше…
Я знал, как трепетно она относится к чистоте традиций, как решительно отметает всё чуждое, наносное, чтобы исконный родник оставался незамутнённым, ибо это залог выживания промысла. Это был её крест, её любовь и ревность: кто-то другой не сможет любить роспись так, как любит она; другой обязательно сделает не то, и не так… Я был как раз этим другим. Но тут подоспел приятный сюрприз: Областной союз журналистов присудил мне, рабкору районной газеты, Диплом Первой степени и денежную премию за очерки, героями которых были работники нашей фабрики «Хохломский художник». И радостная Ольга Павловна с этим сообщением на руках рванула в кабинет к директору А.В. Веселову:
- Александр Васильевич, посмотри, что творит наш Аветисян! Давай пошлём его учиться на журналиста от нашего предприятия... Самое то!
И с лёгкой руки Ольги Павловны я вскоре стал студентом МГУ!

4. «Славянский круг»

В апреле 1988 года, когда я победил в районном конкурсе на эскиз герба Ковернинского района, Ольга Павловна первая обняла меня при встрече и тепло поздравила:
- За твой герб «Родина Хохломы» отдельное спасибо! Всё же это лучше, чем те олимпийские эскизы. Не зря держала тебя в творческой группе. Молодец! Теперь жду книг по нашей Хохломе.
Я сразу же признался ей, что уже пишу книгу о Степане Павловиче Веселове…
- О, для старика это было бы прекрасным завершением дела всей его жизни! Знаю, что у тебя получится, дерзай! – напутствовала она.
Удивительно, что патриарх Хохломы, старейший потомственный мастер Веселов с большим уважением относился к авторитету Лушиной. Казалось, в свои восемьдесят лет он, будучи уже в звании заслуженного художника Российской Федерации, всё ещё чувствовал себя учеником, желающим учиться у других! Он рисовал на картоне своих «петушков» и «курочек», потом садился на велосипед и ехал из Мокушина в Сёмино, чтобы показать Лушиной какую-то свою новую задумку, выслушать её мнение. В творческой группе были рады его визитам. Он выслушивал замечания Лушиной, принимал её критику – ведь его роспись стояла особняком в Хохломе. И многие воспринимали мастера несерьёзно, как наивного чудака, воспевающего в росписи «петушков» да «курочек». Но у него был верный ученик и последователь в творческой группе – Николай Иванов, и старик этим гордился.
Книга «Славянский круг» вышла уже после смерти С.П. Веселова. Как это часто бывает, многие вначале не приняли её, мол, Веселов не мог так говорить и так написать. И вот однажды корреспондент популярной областной газеты в интервью с Лушиной спросил её мнение об этой книге. Ольга Павловна рассеяла все сомнения:
- Многое забудется, а эта книга о Веселове останется. Надо понимать, что это же литературный жанр: Степан Павлович мог думать так, мог так говорить и писать, когда склонялся над росписью своих «петушков». Разумеется, всё, что в книге, - это у мастера на уровне интуиции, наследственной памяти…Но автор книги разглядел своим зорким взглядом, проник чутким сердцем в душу этого самобытного умельца. В какой-то мере это перевод языка народного искусства на язык литературы. И, поверьте мне, перевод высшего класса…
После этих слов всё встало на свои места. Потому что Лушина знает, что говорит, а она зря не скажет!

5. Две Ольги.

В начале нынешнего августа скончалась Ольга Воронец. Лушина посмотрела передачу "Пусть говорят", посвященную памяти известной певицы, и всплакнула:
– А ведь в своё время мы с ней отдыхали в Крыму, около месяца прожили бок о бок в одном пансионате!.. Какая была певица! Какая красавица! Какой человек… И сейчас, как услышу «Сладку ягоду» или «Гляжу в озера синие», сразу слезы наворачиваются…Это был самородок, легенда России. А скромности и порядочности нынешним певичкам-однодневкам поучиться бы у Воронец. Впрочем, о чём это я, им-то эти качества человеческие и не знакомы, к сожалению. В 70-е годы она была молодая и улыбающаяся, и песни еще более «народные», чем даже у Зыкиной. При этом жила она совсем небогато: бриллиантов Зыкиной у неё не было, даже будучи знаменитой, с трудом накопила на однокомнатную квартиру. Жила светло и честно, пела для своего народа, не заработала ни на дворец с шубохранилищем, ни на резиденцию, как бабушка Алла. Ничего ни у кого не просила, тяжело заболев, шума вокруг себя не поднимала. А ведь ее свое время знала и любила буквально вся страна. А сейчас пришло время беса. Лучшие голоса России стали не нужны. Так и уходят, утекают честь и краса нашей нации, – с сожалением вздохнула она. - Умом понимаешь, что все смертны, а душа не принимает! Было бы не так горько, если бы на смену таким талантам пришло что-то стоящее. Наверняка, будут таланты. А как же? Без них заглохла бы нива жизни!..
Казалось, говоря о судьбе Ольги Воронец, она рассказывала о себе. Вот так же и она, будучи относительно знаменитой, тоже не накопила бриллиантов, тоже жила светло и честно, ни у кого не просила, а надеялась только на себя…
… Крым. Август 1976 года. Длинная очередь к врачу в пансионате. Врач принимает медленно, время тянется долго, а так хочется провести эти часы у моря… Вот подошла очередь Ольги Павловны. Но не успела она встать с места, как дежурившая у дверей медсестра с улыбкой распахнула двери перед высокой, статной, величественной и очень красивой женщиной.
- Эй, алё, гражданка, сейчас моя очередь! - Лушина хотела было остановить эту «нахалку». Но тут и медсестра, и вся очередь принялись её стыдить:
- Это же Ольга Борисовна Воронец, народная артистка, лучший голос России…
- Ну и что? А я Ольга Павловна Лушина – лауреат премии имени Репина, лучшая художница хохломы… И вот вам мои расписные ложки! – она сунула медсестре в руки пару ложек, и смело вошла в кабинет…
Вся очередь замерла в ожидании – что-то сейчас будет!
Известно, что творческие люди по природе своей ранимы, мнительны, склонны к преувеличениям - как в оценке собственной личности, так и в восприятии подлинных и мнимых её недоброжелателей. Особенно они нетерпимы к несправедливости, и могут закатить скандал, если справедливость нарушена. При этом творчество по определению предполагает в человеке простодушие, открытость и быструю отходчивость.
Прошло полчаса. Две Ольги вышли вместе, улыбаясь друг другу. Оказалось, что принимающий врач, Владимир Соколов, был вторым мужем Ольги Воронец, и она заходила к нему свободно, и об этом не знала лишь одна Лушина.
Вечером певица пригласила хохломскую мастерицу к себе в гости. Две творческие натуры очень быстро нашли общий язык. Пили чай с шиповником. Лушина рассказывала о хохломском промысле, о своей жизни, о поездках за рубеж. В ответ и Воронец поведала, что она родом из Смоленска, выросла в музыкальной семье - мать пианистка, отец – профессиональный певец, а бабушка даже была дворянкой, закончившей Институт благородных девиц…Была в Дании, Голландии, Египте, Южной Америке. А однажды во Франции, на Международном фольклорном фестивале исполнила песню «Калинка», после чего был такой успех, что певицу так и прозвали Ольга-Калинка…
Они сидели, две Ольги, две дочери России, пили чай с шиповником, и пели на два голоса известные песни из репертуара певицы: «Деревня моя», «Расцвела у окошка белоснежная вишня», «Ромашки спрятались», «Позарастали стёжки-дорожки», «Сладка ягода»… Да разве все перечислишь! Несколько раз принимались за «Милую рощу», - эту песню в творческой группе все обожали, пели её в будни и праздники, сидя за росписью: кажется в ней была отражена вся жизнь русской женщины – её любовь и судьба, мечты и надежды… Так и проговорили до самого утра… А потом уже не разлучались - вплоть до отъезда домой! В середине осени Ольга Воронец получила в свой адрес посылку. В ней лежал расписной набор хохломской посуды с мотивом шиповника в узоре – от Ольги Павловны Лушиной - в память о счастливых днях, проведённых в Крыму.
… Бывают же такие роковые совпадения: 31 августа, вслед за Ольгой Воронец ушла из жизни и Ольга Лушина. Август 1976 года, соединивший их, и август 2015, унесший обеих. И я вспомнил слова Ольги Павловны, сказанные недавно о певице: «Так и уходят, утекают честь и краса нашей нации. Умом понимаешь, что все смертны, а душа не принимает! Было бы не так горько, если бы на смену таким талантам пришло что-то стоящее. Наверняка, таланты будут. А как же? Без них заглохла бы нива жизни!»
Со светлой грустью привожу эти слова Ольги Павловны Лушиной о знаменитой певице, потому что, как мне кажется, именно эти слова по праву можно отнести и к ней самой.


Ольга Павловна Лушина ушла из жизни 31 августа 2015 года. Это знаковая фигура в истории нашей Хохломы
Текст и фото представлены автором очерка - Владимиром Борисовичем Аветисяном.